Краткий пересказ

«Обыкновенная история» Гончаров И.А. (Очень кратко)

Саша Адуев, герой романа, живет в деревне по-обломовски беспечно. Мать с массой поцелуев и наставлений отправляет его в Петербург к дяде — Петру Ивановичу Адуеву. Дядя с брезгливым недоумением читает письмо девушки (теперь она уже старушка), которой в юности увлекался: какая провинциальная сентиментальность! Другое письмо от матери Саши (жены покойного брата Петра Ивановича) — она вручает свое дитятко «любезному деверечку». Напрасно женщина надеялась, что дядя поселит племянничка у себя и станет ему рот «от мух платочком прикрывать». Петр Иванович снимает для Саши комнату и дает ему первые уроки городского практицизма. Его смешит наивный романтизм племянника, его пышные речи, его наивные стихи. Дядюшка отвергает даже образованность племянника: все эти «философии» да «риторики» непригодны к делу. Сашеньку устраивают в канцелярию переписывать бумаги. Находится для него и «литературная» работа (он знает языки!) — переводить для экономического журнала статьи о навозе и картофельной патоке.

Проходит несколько лет. С молодого Адуева слетел налет провинциальности. Он модно одевается, приобрел столичный лоск. На службе его ценят. Его стихами и прозой дядя уже не оклеивает подсобные помещения, а читает с интересом. Но вот Адуев решился рассказать дядюшке о своей любви — единственной в мире. Дядя высмеивает его: юные романтические чувства, по его мнению, ничего не стоят. И уж конечно, это чувство не может быть вечным: кто-то кого-то «надует». Сам дядюшка тоже собрался жениться, не «по расчету» (на деньгах жениться пошло), а «с расчетом» — чтобы жена устраивала его как личность. Главное — дело делать. А Сашенька из-за любви уже и статьи в редакцию вовремя не сдает.

Прошло время. Наденька (та самая, единственная) предпочла Александру графа Новинского. Граф (молодой, красивый светский лев) каждый день заезжает в гости, катается с девушкой верхом на лошадях. Сашенька страдает. Он проклинает женскую неверность, хочет вызвать графа на дуэль. Со всем этим он приезжает к дядюшке. Петр Адуев пытается втолковать племяннику, что Наденька не виновата в том, что полюбила другого, что и граф не виноват, если сумел завладеть девичьим воображением. Но Адуев не слушает дядю, тот кажется ему циником, бессердечным. Молодая жена дядюшки, Лизавета Александровна (та tante), утешает Александра. У нее тоже драма: муж кажется ей слишком рациональным, он не говорит ей о своей любви. Молодой чувствительной женщине мало того, что он помнит обо всех ее желаниях, готов предоставить содержимое своего кошелька на удовлетворение ее капризов — а ведь деньги для Петра Адуева значат очень много.

Саша Адуев успевает разочароваться и в дружбе: почему приятель юных лет не облил его грудь слезами, а всего лишь пригласил на ужин и стал расспрашивать о делах? Он разочаровывается и в журналах, не способных оценить его литературное творчество (весьма высокопарные и отвлеченные от жизни рассуждения). Дядюшка приветствует отречение от литературных трудов (у Александра нет таланта) и заставляет племянника сжечь все его возвышенные писания. Тетушка Лизавета берет над Сашенькой своеобразное шефство. Опекая Александра, ma tante (тетушка) как бы восполняет ту долю сентиментальности, которой взыску-ет ее душа.

Дядя дает племяннику важное поручение: «влюбить в себя» вдову Юлию Тафаеву. Это необходимо потому, что партнер дядюшки по фарфоровому заводу, влюбчивый и франтоватый Сурков, тратит на эту вдову слишком много денег. Увидев же, что его место занято, Сурков тратиться зря не будет. Поручение выполнено с блеском: Сашенька увлек сентиментальную нервическую вдову, да и сам увлекся. Они так похожи! Юлия тоже не представляет себе «простой тихой любви», ей совершенно необходимо, чтобы «падали к ее ногам» и клялись «всеми силами души». Вначале Александр так воодушевлен родством душ и красотой Юлии, что готов жениться. Однако вдова слишком навязчива, слишком покорна в своем чувстве — и молодой Адуев начинает тяготиться этими отношениями. Он уж и не знает, как отвязаться от вдовы, но его спасает дядя, переговорив с Тафаевой.

Лишившись иллюзий, Александр впадает в апатию. Его не интересует повышение по службе, работа в редакции. Он небрежно одевается, часто проводит целые дни на диване. Развлекает его разве что летняя ловля рыбы. Во время сидения с удочкой он знакомится с небогатой девушкой Лизой — и уже готов соблазнить ее, не отягощая себя обязательствами женитьбы.

Отец Лизы дает младшему Адуеву от ворот поворот. Равнодушие ко всему одолевает Александра. Он неспособен пойти по стопам дядюшки и найти себя в обществе и в деле (как сейчас бы сказали — «в бизнесе»). На скромную жизнь достаточно денег? И довольно! Дядюшка пробует отвлечь его и получает в ответ обвинения в том, что младший Адуев по вине Адуева-старшего состарился душой прежде, чем приобрел необходимый для этого опыт.

Петр Адуев получил свою «награду» за усердное служение делу (и за ежевечернюю игру в карты) — у него болит поясница. У Александра Адуева поясница уж точно не заболит! Так считает дядюшка. Не видит Александр отрады в «деле». Следовательно, ему нужно ехать в деревню. Племянник послушался совета и отбыл. Тетка проплакала целый день.

В деревне Александр сначала отдыхает, потом скучает, потом возвращается к журнальной (экономической) работе. Он собирается вернуться в Петербург, но не знает, как объявить об этом матери. Старушка избавляет его от этих хлопот — она умирает.

В эпилоге читатель сталкивается с неожиданной болезнью тетушки Лизаветы — она поражена глубоким равнодушием к жизни. Это породили «методичность и сухость» отношений к ней мужа. Петр Иваныч и рад бы поправить это (он подает в отставку и продает завод!), но болезнь жены зашла слишком далеко, она не желает жертв — ее уже ничем не оживить. Дядюшка собирается везти ее в Италию — самочувствие жены стало для него наивысшей ценностью.

А вот Александр торжествует — он женится на богатой (очень богатой!) молоденькой девушке (не все ли равно, что она чувствует!), у него прекрасно идут дела на службе и в журналах. Он наконец-то доволен собой. Плохо только, что поясница начала немного побаливать...

Одну из главных ролей сыграл не профессиональный актер, а крупный бизнесмен

Замечательный русский писатель Гончаров, всего одним романом входивший в программу советской школы, как никто пришелся к нашему времени. Инсценировку его выдающегося романа «Обыкновенная история» (год создания 1847-й) представил Кирилл Серебренников в своем Гоголь-Центре. На раскаленный вопрос — как же сегодня ставить классику, чтобы не оскорбить память создателей и чувства верующих — своей премьерой режиссер отвечает — ставить жестко и хорошо.

В инсценировке Серебренникова сюжетная линия не изменена вовсе — из пункта «А» (одна деревня российской губернии) вышел мальчик Саша Адуев (с гитарой, идеалами и мечтами) в пункт «Б» — российскую столицу с чистыми намерениями покорить неприступную своим талантом. Там живет его дядя Петр Иванович Адуев, дельный, солидный, но весьма циничный господин, окатывающий разгоряченного племянничка своей трезвостью, как холодным душем. Столкновение юношеского идеализма и умудренного опытом цинизма — главный конфликт романа Гончарова, неизменнен во все времена. Только наше время придало ему особую остроту и жестокость.

Справка МК

Из досье «МК»: свой первый роман «Обыкновенная история» Иван Гончаров написал в возрасте 35 лет и был опубликован в журнале «Современник». Его часто сравнивали с романом «Отцы и дети». Имеет удачную сценическую судьбу: «Обыкновенная история» 1970-го года в постановке Галины Волчек получила государственную премию, а Олег Табаков (Адуев-младший) и Михаил Казаков (Адуев-старший) считались эталонными исполнителями этих ролей. Именно Табакову, который в этом году отмечает юбилей, Кирилл Серебренников посвящает свой спектакль.

На сцене — только свет и тень в прямом смысле слова: успешный и богатый Адуев-старший оказался монополистом на рынке светового оборудования. Оно же становится декорацией: три гигантские буквы «О» бьют в зал холодным неоном и в различных комбинациях разбивают мрачноватое пространство. Тот редкий случай, когда сценографическое решение становятся выразительнейшей метафорой (свет и тень, черное и белое), продолжающейся в костюмах (автор — сам Серебренников). Монохром скучноватый, но стильный у Серебренникова настолько богат смысловыми оттенками (больше 50-ти?), которые позволяют избежать плоских ответов на плоские вопросы: кто хорош/плох? кто прав/неправ? и какие ценности нынче в ходу?

В «Обыкновенной истории» режиссер не стал отвечать на, как выясняется, обыкновенные вопросы: с помощью Гончарова он рассмотрел время и поколения, пожившие или родившиеся в Новой России. Один прошел тяжкие круги российского бизнеса (от малиновых пиджаков до дорогущих от Франческо Смалто или Патрика Хельмана), без лирики, циничен, эффекттивен, умен как черт, но ум почему-то приносит свою порцию горя. Его антипод — милый поэт-губошлеп, порывист, но инфантилен и с атрафированым чувством ответственности. Свои симпатии режиссер не скрывает — они на стороне Адуева-старшего. Серьезное исследование, похожее на дуэль с печальным концом — никто не убит, но живые, точно трупы дядя с племянником сидят на кладбищенской скамейки и мертвыми глазами смотрят в зал.

Интерес к почти трехчасовой дуэли (зал не дышит) обусловлен игрой актеров. В роли Адуева-младшего Филипп Авдеев, а вот в роли его дядюшки совершенно неожиданно для всех выступил Алексей Агранович, которого в Москве знают прежде всего как владельца собственной компании, продюсера, постановщика церемоний открытия Московского кинофестиваля. Удивительно, но именно Агранович, его игра придают действию особую достоверность, и в результитате делают спектакль Серебренникова более чем успешным. Не раскрашенная в черно-белые тона картинка, а глубокий портрет поколений на фоне времени. Кажется, что Агранович даже не играет в предлагаемых обстоятельствах, а существует в них, поскольку они привычны для него. Пожив и поварившись в постперестроечной мясорубке, похоже, он готов подписаться под многими текстами Гончарова. Интервью с актером после спектакля.

— Алексей, мне кажется или действительно вы так хорошо знаете бизнес-среду, о которой идет речь в спектакле?

— Я знаю эту драму и в самом себе. Деньги — да, важная вещь, но мне знакома драма человека, который убедил себя в том, что ему не даны от Бога уникальные способности, и он стал замещать природу здравым смыслом и эффективностью. Жизнь — жестокая вещь, ты постоянно становишься перед выбором, который касается не только работы, но и личной жизни.

— Все-таки, внесите ясность: у вас есть актерское образование? У вас замечательная сценическая речь, так легко чувствуете себя на сцене.

— Меня отчислили с третьего курса ВГИКа, я учился у Альберта Филозова. Играл в спектакле «Чайка», немного поработал у Трушкина, но это было 20 лет назад, и с тех пор в драме я не играл.

— А как же вы попали в эту необыкновенную для вас историю?

— С Кириллом Серебренников я встречался в разных компаниях. И он меня как-то спросил, не знаю ли я артиста такого-то возраста, с такими качествами — в общем, описал меня. Я назвал ему нескольких, он сказал, что знает, но что-то там не получается. «А ты сам попробовать не хочешь?» — спросил он. Я задумался, я не был уверен в себе и он не был уверен во мне. Но потом я решил, что от таких предложений не отказываются. У меня до сих пор ощущение, что я оказался в плохой/хорошей американской драме.

— Видели записи того легендарного спектакля с Казаковым и Табаковым?

— Нет, больше скажу, я и роман до этого не читал. Смотреть боялся, теперь, когда уже сыграли, посмотр..

— А вы-то сами как для себя решаете дилему: убийственный цинизм или безответственный идеализм?

— Тут правды нет никакой. В каждом из нас живет два Адуевых и оставаться одним из них в чистом виде, значит, быть или идиотом или законченным циником. Надо доверяться Богу, судьбе - делай что должно, и будь что будет. Для меня в этом спектакле очень важен финал, который придумал Кирилл — это такой реквием по исчезающему человеческому виду. Пришли новые люди, но... мы же их сами вырастили. В ничто всё превращается — в этом главная заслуга и высказывание Кирилла.

В «Обыкновенной истории» заняты, как это часто бывает у Серебренникова, новое поколение (замечательный Филипп Авдеев, Екатерина Стеблина) и актеры бывшей труппы театра Гоголя — Светлана Брагарник (у нее две роли) и Ольга Науменко (невеста Жени Лукашина из «Иронии судьбы»). Надо сказать, что последняя имеет по сути один выход (не считая пения в трио на заднем плане), но один выход дорогого стоит.

На сцене «Гоголь-центра» состоялась премьера нового спектакля Кирилла Серебренникова «Обыкновенная история» по одноименному роману Ивана Гончарова. Режиссер показал мастер-класс, как современный театр должен обращаться с классикой, чтобы получилось честно и правдиво. Мы побывали на постановке

П ервый роман Гончарова был опубликован в далеком 1847 году. С тех пор успели исчезнуть мелкопоместное дворянство, крепостное право и табель о рангах. Все остальное, кажется, осталось. Сюжет романа универсален во все времена. Судите сами: зеленый провинциал приезжает покорять столицу, где его поджидают всяческие разочарования, трудности и соблазны. Сколько таких молодцов французская литература отправила «утрачивать иллюзии» в сверкающий Париж, а американская - в Чикаго да Нью-Йорк на поиски пресловутой мечты. В наши дни, пожалуй, каждый обитатель Москвы признает Сашу Адуева в одном из своих знакомых или, скрепя сердце, в самом себе. Разве что нужный дядюшка найдется далеко не у всех.

Посему осовременить «Обыкновенную историю» (название, впрочем, говорит само за себя) оказалось не так сложно. Вместо дворянских повадок вручить герою гитару и джинсы, переместить в соответствии с историческими реалиями столицу из Петербурга в Москву, а дядюшку сделать предприимчивым бизнесменом, символично торгующим светом (истины, просвещения, надежды - ассоциативный ряд можно продолжать бесконечно). И вуаля - добро пожаловать в ХХI век. С утратой галантных подробностей XIX столетия история заметно погрубела - как пемзой потерли. Дворянский сын едва ли стал бы валяться подшофе в мусорных мешках и употреблять непечатный эквивалент слова «блин». Но такова цена правды жизни: всякий раз приходится выветривать запах нафталина.

Сценография спектакля тяготеет к символичной абстракции: зачехленные черным подмостки снабдили практичными столами да стульями и несколькими концептуальными вкраплениями вроде светящейся таблички «МАМА», алеющей буквы «М» со входа в столичную подземку и огромных «О», которыми ненавязчиво манипулируют то герои, то рабочие сцены. Все это вкупе с легкой обнаженкой и ироничными БДСМ-намеками создает гармоничный антураж для перевода вечных смыслов с языка XIX века на современный.

Каждому идеалу неопытного племянника дядя показывает основательные «кукиши». Впрочем, все они лишь упреждают настоящие, которые готовит суровая действительность. Влюбленность проходит, грань между талантом и бездарностью постепенно стирается, иллюзии тают. Жизненный опыт разбивает розовые очки и комкает странички с наивными стихами, обманывает и заставляет обманывать.

Часто конфликт Саши и Петра Ивановича называют генеральной репетицией противостояния Обломова и Штольца. Но если последние, «пободавшись», остаются верны каждый своей натуре, то Адуевых автор выворачивает наизнанку. Мечтательный поэт превращается в безнадежного циника, а сурового дядюшку ждет утрата истинной любви. Потому что ей здесь как будто нет места. «Лучше нету / Того света», - слоган, сгенерированный новоиспеченным Сашей-дельцом, говорит сам за себя. Героев хочется перекрестить.

Современная «Обыкновенная история» вышла мрачновато безнадежной, пугающей, как обшарпанный подъезд с выбитыми лампочками - жизнь на ощупь в симфонии неприятных ощущений и запахов. Аккурат такой и должна быть российская аналогия мифа об «американской мечте». Достоверность сомнений не вызывает. Вышло парадоксально: максимально переиначив литературный первоисточник на современный лад, Кирилл Серебренников подтвердил право Гончарова на бессмертие.

Роман Гончарова «Обыкновенная история» был опубликован в 1847 году. Написан он был сравнительно быстро и гораздо легче, чем роман, включенный с ним в своеобразную трилогию - «Обрыв» и «Обломов».

В центре два героя - дядя и племянник. Молодой романтик Саша Адуев и его дядя Петр Иванович - полная ему противоположность. Но почему-то он привлекает многих читателей даже больше племянника.

Итак, Саша Адуев - единственный сын богатой помещицы. Отца в романе не наблюдается - судя по всему, он умер. Для матери Саша центр Вселенной. Она не может представить себе, чтобы кто-то не хотел также баловать его, как она. Даже если это родной дядя Петр Иванович Адуев, брат ее мужа.

Саша, как уже было сказано выше, восторженный романтик и идеалист. Он жаждет высоких целей , высоких чувств - и быть писателем. Он приезжает в Петербург, и его мать пишет письмо Петру Ивановичу с просьбой позаботиться о нем.

Теперь переходим к характеру Петра Ивановича. Это действительно полная противоположность Саше. Он привык во всем полагаться на Рассудок. Главным в жизни считает Дело, а чувства - лишь приятным дополнением, но не более. Когда-то он также приехал в Петербург. Через что ему пришлось пройти, чтобы стать тем, кем он стал - государственным служащим и владельцем нескольких заводов, остается за кадром. Но в результате перед нами человек крайне закрытый, рассудочный, но...добрый.

Главной особенностью Петра Ивановича можно считать то, что он уже осознал - люди не ангелы. Но и не демоны. И кроме высоких чувств в каждом есть и низкое. И он принял это. Признал, что люди - это люди.

Саша со свойственным ему юношеским максимализмом и, что уж сказать, эгоизмом избалованного ребенка не может с этим смириться. Пережив измену любимой девушки и «предательство» друга (об этом поговорим чуть ниже) он решает возненавидеть всех людей. При встрече с дядей и его молодой супругой Лизой он высмеивает всех знакомых, у кого бывает, сравнивая их с животными. Кстати, Петр Иванович в разговоре с Сашей никогда не позволяет себе злословить, считая это, видимо, напрасной тратой времени. Хотя к самому Саше бывает даже жесток, высмеивая то, что ему дорого. Можно предположить, что Петр Иванович просто хочет защитить молодого племянника от боли, которая неизменно сопутствует столкновению иллюзий и реальности. Но безуспешно, как это всегда бывает. Шишки у каждого должны быть свои - в этом закон жизни.

И хотя Петр Иванович действительно может показаться сухарем и циником, в его словам проскальзывают мудрые мысли. Когда Саша обвиняет изменившую ему Наденьку в неблагодарности, дядюшка говорит ему: «А за что она должна была быть тебе благодарна? За любовь? Так ты ее что, ради нее любил? Угодить хотел?». Также он пытается вернуть его в реальность относительно «предательства» друга Поспелова. Что при встрече с Сашей после нескольких лет разлуки он не бросился обнимать его. Для Саши это предательство, после которого он полностью разочаровывается в людях.

Петр Иванович производит впечатление цельной и сильной личности. Но это не совсем так. Петр Иванович - человек крайне замкнутый. Саша считает, что его дядя слишком высоко ценит деньги. Но, судите сами, может человек, который ценит деньги больше всего на свете, всякий раз, когда Саша приходит к нему за советом, спрашивать: "Тебе денег дать?".

Но в том-то и дело, что Саше и жене Петра Ивановича - Лизе, от него нужно совсем другое. Доброе слово и искреннее участие. Как раз то, что он не в состоянии дать. Ему легче откупиться, чем пустить близких в свою душу. Отрицая глупую чувствительность, он сам не способен проявить чувство. За что в конце ему пришлось поплатиться. Но, думаю, если кто-то из персонажей сможет переродиться, то только он.

Роман Должанский. . "Обыкновенная история" в "Гоголь-центре" (Коммерсант, 17.03.2015 ).

Марина Райкина. . "Обыкновенная история" стала сенсацией "Гоголь-Центра" (МК, 17.03.2015 ).

Анна Банасюкевич. . «Обыкновенная история». По роману И. А. Гончарова. «Гоголь-центр». Режиссер и художник Кирилл Серебренников (ПТЖ, 17.03.2015 ).

Олег Кармунин. . Худрук «Гоголь-центра» продолжает отстаивать право на нестандартную трактовку классики (Известия, 17.03.2015 ).

Григорий Заславский. . "Обыкновенная история" в Гоголь-центре (НГ, 19.03.2015 ).

Алена Карась. . На сцене Гоголь-центра "Обыкновенная история" (РГ, 18.03.2015 ).

Вячеслав Шадронов. . «Обыкновенная история» по И.Гончарову в «Гоголь-центре», реж. Кирилл Серебренников (Частный корреспондент, 17.03.2015 ).

Вадим Рутковский. (Сноб., 24.03.2015 ).

Антон Хитров. . "Обыкновенная история" в "Гоголь-центре" (Ведомости, 25.03.2015 ).

Ксения Ларина. . В репертуаре Гоголь-центра появилась «Обыкновенная история» по роману Ивана Гончарова (The New Times, 20.04.2015 ).

Коммерсант , 17 марта 2015 года

Дядя без правил

"Обыкновенная история" в "Гоголь-центре"

Московский "Гоголь-центр" показал первую после длившегося несколько месяцев ремонта премьеру на большой сцене - "Обыкновенную историю" по мотивам романа Гончарова в постановке художественного руководителя театра Кирилла Серебренникова. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Классический роман Гончарова о становлении и взрослении провинциального романтика Александра Адуева в "Гоголь-центре" был перекодирован для современного зрителя. Вместо позапрошлого века - сегодняшняя Россия. Вместо Петербурга - нынешняя Москва. Вместо школьной литературы с книжной полки - язык, на котором разговаривают сейчас. Тема провинциала, обосновавшегося в столице, не чужда самому худруку Кириллу Серебренникову, да и в спектаклях "Гоголь-центра" она время от времени возникает - и в зале, и на сцене здесь немало молодежи, так что проблема, "как распорядиться своими идеалами", вряд ли покажется в этих стенах слишком академической.

Если вспоминать про предыдущие спектакли Кирилла Серебренникова, то, на мой взгляд, к "Обыкновенной истории" ведет прямая дорожка от "Околоноля" по нашумевшему в свое время роману Натана Дубовицкого. Здесь, как и там, важнейшим оказывается образ столичного московского социума как черной дыры, искривляющей и пожирающей всех, кто попадает в ее зону притяжения. Аналогии приходят на ум даже буквальные - главными элементами оформления "Обыкновенной истории" (сценографию здесь придумал сам режиссер) явлены огромные светящиеся дыры-нули, около которых разворачиваются события. А вокруг - чернота, лишь пара красных букв "М", обозначающих вход в московскую подземку. Чтобы не оставалось сомнений, в какой-то момент детали складываются в слово MOSCOW: для этого вторая "М" переворачивается, в одном из нулей гаснет секция, а в роли S выступает родственный ей значок доллара на появившемся табло курсов валюты из уличного обменника.

Дядя Адуева-младшего Петр оперирует в этом городе, судя по всему, действительно большими нулями. Олигарх среднего звена, он утверждает, что производит свет, а похож больше на князя тьмы, даже напоминает булгаковского Воланда: весь в черном, говорит откуда-то из затемненного угла, прихрамывает, и поначалу даже кажется, что глаза у него разных цветов. Суховатый, расчетливый делец из романа Гончарова превращен Алексеем Аграновичем в циничного и жестокого функционера, в какого-то живого мертвеца. Точная в деталях, уверенная, пропитанная невидимым, но более чем уместным здесь юмором работа Аграновича сгущает образ дядюшки до каких-то мистических концентраций. Если гончаровский Адуев-старший просто точно предсказывает все разочарования, ожидающие Адуева-младшего, то герой нового спектакля, кажется, обладает тайной силой самостоятельно насылать на людей испытания.

Что касается Адуева-младшего, то в работе молодого актера Филиппа Авдеева опорные точки пока важнее непрерывности процесса. Разница потенциалов между прологом и финалом, конечно, разительна. В начале - симпатичный провинциальный рокер с открытой улыбкой и непосредственными реакциями, который уезжает от хлопотуньи мамы (Светлана Брагарник) в столицу: фанерная комната-гнездо разваливается на части, и герой оказывается среди московской черноты. В финале Александр - самоуверенный, выгодно женившийся карьерист, еще молодой, но уже "хозяин жизни", готовый по старой памяти облагодетельствовать сникшего и постаревшего дядюшку. К концу спектакля Кирилл Серебренников словно меняет двух главных героев местами. Александр Адуев, умертвив в себе все живое, становится расчетливым комбинатором. Петр же Адуев, еще несколько лет тому назад учивший племянника не поддаваться и не верить чувствам, тяжело переживает смерть жены, которую он, как мы теперь понимаем, сильно и искренне полюбил. И в конце он даже успевает ухватить щепотку зрительских симпатий - может быть, даже более ценных, чем те, в которых должен буквально искупаться в первой части персонаж обаятельного Авдеева.

Жанр, который выбрал Кирилл Серебренников, прокладывая путь "Обыкновенной истории", изобретательно балансирует между современной мистерией и сатирической комедией. Вплетающийся в действие вокальный цикл Александра Маноцкова "Пять коротких откровений" на текст "Откровений Иоанна Богослова" словно отрывает происходящее от реальности, превращает сюжет в возвышенно-отстраненное назидание. Но едкая, немилосердная наблюдательность режиссера возвращает спектакль назад - как в сцене приезда Александра Адуева в родной городок, где он встречается со своей первой любовью: беременная третьим ребенком молодая женщина торгует цветами, а ее муж ворует товар с кладбищ и возвращает его в продажу.

Кажется, в самом названии "Обыкновенная история" слышится призыв писателя к смирению перед законом жизни - всякому "племяннику" назначено превратиться в "дядюшку", и правило это следует принять без гнева. Кирилл Серебренников тоже бунтовать не намерен. В темноту он вглядывается с интересом и любопытством, но все-таки и с испугом тоже - во всяком случае, самому ему превращение в театрального "дядюшку" не грозит.

МК , 17 марта 2015 года

Марина Райкина

Обыкновенный реквием по душе

"Обыкновенная история" стала сенсацией "Гоголь-Центра"

Замечательный русский писатель Гончаров, всего одним романом входивший в программу советской школы, как никто пришелся к нашему времени. Инсценировку его выдающегося романа «Обыкновенная история» (год создания 1847-й) представил Кирилл Серебренников в своем Гоголь-Центре. На раскаленный вопрос - как же сегодня ставить классику, чтобы не оскорбить память создателей и чувства верующих - своей премьерой режиссер отвечает - ставить жестко и хорошо.

В инсценировке Серебренникова сюжетная линия не изменена вовсе - из пункта «А» (одна деревня российской губернии) вышел мальчик Саша Адуев (с гитарой, идеалами и мечтами) в пункт «Б» - российскую столицу с чистыми намерениями покорить неприступную своим талантом. Там живет его дядя Петр Иванович Адуев, дельный, солидный, но весьма циничный господин, окатывающий разгоряченного племянничка своей трезвостью, как холодным душем. Столкновение юношеского идеализма и умудренного опытом цинизма - главный конфликт романа Гончарова, неизменнен во все времена. Только наше время придало ему особую остроту и жестокость.

На сцене - только свет и тень в прямом смысле слова: успешный и богатый Адуев-старший оказался монополистом на рынке светового оборудования. Оно же становится декорацией: три гигантские буквы «О» бьют в зал холодным неоном и в различных комбинациях разбивают мрачноватое пространство. Тот редкий случай, когда сценографическое решение становятся выразительнейшей метафорой (свет и тень, черное и белое), продолжающейся в костюмах (автор - сам Серебренников). Монохром скучноватый, но стильный у Серебренникова настолько богат смысловыми оттенками (больше 50-ти?), которые позволяют избежать плоских ответов на плоские вопросы: кто хорош/плох? кто прав/неправ? и какие ценности нынче в ходу?

В «Обыкновенной истории» режиссер не стал отвечать на, как выясняется, обыкновенные вопросы: с помощью Гончарова он рассмотрел время и поколения, пожившие или родившиеся в Новой России. Один прошел тяжкие круги российского бизнеса (от малиновых пиджаков до дорогущих от Франческо Смалто или Патрика Хельмана), без лирики, циничен, эффекттивен, умен как черт, но ум почему-то приносит свою порцию горя. Его антипод - милый поэт-губошлеп, порывист, но инфантилен и с атрафированым чувством ответственности. Свои симпатии режиссер не скрывает - они на стороне Адуева-старшего. Серьезное исследование, похожее на дуэль с печальным концом - никто не убит, но живые, точно трупы дядя с племянником сидят на кладбищенской скамейки и мертвыми глазами смотрят в зал.

- Алексей, мне кажется или действительно вы так хорошо знаете бизнес-среду, о которой идет речь в спектакле?

- Я знаю эту драму и в самом себе. Деньги - да, важная вещь, но мне знакома драма человека, который убедил себя в том, что ему не даны от Бога уникальные способности, и он стал замещать природу здравым смыслом и эффективностью. Жизнь - жестокая вещь, ты постоянно становишься перед выбором, который касается не только работы, но и личной жизни.

- Все-таки, внесите ясность: у вас есть актерское образование? У вас замечательная сценическая речь, так легко чувствуете себя на сцене.

- Меня отчислили с третьего курса ВГИКа, я учился у Альберта Филозова. Играл в спектакле «Чайка», немного поработал у Трушкина, но это было 20 лет назад, и с тех пор в драме я не играл.

- А как же вы попали в эту необыкновенную для вас историю?

- С Кириллом Серебренников я встречался в разных компаниях. И он меня как-то спросил, не знаю ли я артиста такого-то возраста, с такими качествами - в общем, описал меня. Я назвал ему нескольких, он сказал, что знает, но что-то там не получается. «А ты сам попробовать не хочешь?» - спросил он. Я задумался, я не был уверен в себе и он не был уверен во мне. Но потом я решил, что от таких предложений не отказываются. У меня до сих пор ощущение, что я оказался в плохой/хорошей американской драме.

- Видели записи того легендарного спектакля с К о заковым и Табаковым?

- Нет, больше скажу, я и роман до этого не читал. Смотреть боялся, теперь, когда уже сыграли, посмотр ю .

- А вы-то сами как для себя решаете дилему: убийственный цинизм или безответственный идеализм?

- Тут правды нет никакой. В каждом из нас живет два Адуевых и оставаться одним из них в чистом виде, значит, быть или идиотом или законченным циником. Надо доверяться Богу, судьбе - делай что должно, и будь что будет. Для меня в этом спектакле очень важен финал, который придумал Кирилл - это такой реквием по исчезающему человеческому виду. Пришли новые люди, но... мы же их сами вырастили. В ничто всё превращается - в этом главная заслуга и высказывание Кирилла.

В «Обыкновенной истории» заняты, как это часто бывает у Серебренникова, новое поколение (замечательный Филипп Авдеев, Екатерина Стеблина) и актеры бывшей труппы театра Гоголя - Светлана Брагарник (у нее две роли) и Ольга Науменко (невеста Жени Лукашина из «Иронии судьбы»). Надо сказать, что последняя имеет по сути один выход (не считая пения в трио на заднем плане), но один выход дорогого стоит.

Петербургский театральный журнал, 17 марта 2015 года

Анна Банасюкевич

Они отвечают за свет

«Обыкновенная история». По роману И. А. Гончарова. «Гоголь-центр». Режиссер и художник Кирилл Серебренников.

В спектакле Кирилла Серебренникова дядюшка Петр Иванович из успешного чиновника превратился в удачливого бизнесмена, владеющего монополией на искусственное освещение в столице. Адуев-младший, Саша, из поэта - в самодеятельного рок-музыканта, приехавшего покорять Москву. Москва в «Обыкновенной истории» «Гоголь-центра» - это несколько огромных светящихся нулей (к этим трем инстинктивно хочется добавить еще парочку и вспомнить о помпезной Сочинской олимпиаде, на которой, точно уж, обогатился не один предприимчивый делец) и сияющая буква «М», обозначающая метро.

Практически весь первый акт спектакля - пересказ романа Гончарова, скорректированного в соответствии с современными реалиями: в первую очередь, это коснулось языка, на котором говорят персонажи. Язык упростился, убыстрился, впитал в себя новояз, лишился литературных красот, приобрел городскую ритмичность и скупость. Жизненные обстоятельства героев остались почти нетронутыми, главная коллизия тоже - бедный племянник-идеалист, восторженный щеночек, приезжает к богатому, достигшему прочного и завидного положения дяде, лишенному каких-либо иллюзий и не склонному к сентиментальности. Барьер в их намечающихся отношениях в спектакле даже усилен - Серебренников вводит персонажа Василия, телохранителя и помощника Адуева-старшего. Как только Саша, не справившись с порывом, бросается к дяде, Василий встает между ними нерушимой скалой.

Попытка приладить «Обыкновенную историю» к современному складу жизни глубинных сущностей не коснулась, и Саша остался тем же гончаровским барчуком, привыкшим к маминой ласке, к просторам деревни, к угодливости дворовых. Конечно, дворовых в спектакле нет, есть лишь мать (обаятельная «теплая» роль Светланы Брагарник), суетливо складывающая вещи сына в чемодан. Но Саша Филиппа Авдеева на современных мальчиков, приезжающих из провинции покорять Москву, все-таки непохож - таких чистеньких, не тронутых бытом и уличной жизнью ребят надо еще поискать. Кажется, что такого Сашу убили бы в первой же подворотне. Такой Саша уже был бы знаком с работой, трудом неквалифицированным и малооплачиваемым. Его бы забрали в армию, может быть. В любом случае, он бы быстро повзрослел. Саша в этом спектакле совсем инфантилен, совсем отрезан от быта - светлая шевелюра, безнадежно расстроенная гитара, почти карикатурная восторженность, рвущийся голос, выкрикивающий в микрофон плохие пафосные стихи. Впрочем, жизненные несостыковки с образом времени нивелируются пародийной интонацией, которая усиливается по ходу спектакля. Когда Сашу бросает расчетливая девочка Надя, он рыдает на коленях у дяди так отчаянно, так заливисто, что можно только улыбнуться. Сашу не жаль - слишком иронично относятся к нему и актер, и автор спектакля. В глубине сцены, в левом углу, три женщины, как макбетовские ведьмы, пророчат Саше злое, предрекают душевную смерть. В финале спектакля Саша меняется внезапно, без плавного перехода: исчезает со сцены разочарованный сломанный мальчик, чтобы через пятнадцать минут рядом с потрясенным смертью жены Петром Ивановичем сел невзрачный человек с негнущейся спиной, гладким лицом и зализанными волосами.

Если Саша кажется абстракцией, обобщенным образом юного идеалиста вне конкретных временных и пространственных координат, то его дядя Петр Иванович, в сдержанном, мягко-ироничном исполнении Алексея Аграновича, хоть и не лишен типажности, но завоевывает симпатию своей сложностью, в противовес поверхностности племянника. Размышляя трезво, думаешь про то, что российские мафиози, сколотившие капиталы в 90-е и облагородившиеся в 2000-е, вряд ли такие. Ну, может быть, за редким исключением. Но театр на то и театр, чтобы убедить зрителя силой искусства, а не жизнеподобием. Агранович в роли дядюшки обаятелен, как Аль Пачино из «Адвоката дьявола» или Клуни из «Перед прочтением сжечь». В его стильном цинизме, в его насмешливой наблюдательности, в его не наглой, не бравирующей самоуверенности проступает глубина натуры - натуры, на самом деле, страстной, проживающей жизнь с ее разнообразием дотла, чувственно, сильно, беспощадно. Агранович играет так, что, когда дядюшка пророчит Саше семейные беды, понимаешь: это не фантазия игривого ума, а жизненный опыт, плод многих разочарований. Досадливо ругнувшись на выдохе, Петр Андреевич поспешно уходит со сцены, не в силах слушать поэтическую истерику захлебывающегося в слезах племянника - и тут можно только сочувственно улыбнуться. Ведь Саша в этот момент, несмотря на всю искренность, просто безвкусен и пошл. Петр Андреевич, конечно, бандит, но эстет - и здесь артистичность его натуры, безупречный вкус берут верх над исходными обстоятельствами. Театральность побеждает быт. Ближе к финалу светящиеся нули выстраиваются в ряд, образуя капсулу для МРТ. Петр Андреевич растерянно снует вокруг умирающей супруги Лизы. Этот финальный аккорд - почти молчаливая готовность любой ценой спасти родного человека, беззащитная растерянность перед неминуемым горем - снова являет натуру богатую, противоречивую. Когда в самом финале дядя и племянник сидят рядом, думаешь о том, как измельчала элита. Сашина надменность тут же прорывается суетой - суетой, презирающей любое горе, суетой, не стесняющейся своей неуместности. Он с жаром лепит амбициозные проекты, грезит обещанным ему креслом министра света, придумывает апокалиптические рекламные слоганы вроде «Лучше нету того света» и в духе нынешних агрессивных церковников обещает залить своим светом всю страну. Саша сейчас и смешной, и страшный. Но если в романе Гончарова дядюшка гордился племянником, то здесь герой Аграновича более прозорлив и потому грустен.

Второй акт «Обыкновенной истории» следует фабуле романа лишь отчасти - линия Саши и вдовы Тафаевой, которую дядюшка приказал очаровать в интересах дела, становится одной из основных. Если в романе Тафаева - еще молодая красавица, то Ольга Науменко играет страстную пожилую женщину, то жестокую в своей самоуверенности, то наивную в своей саморазоблачительной беспомощности. Текст в этой медленной огромной сцене - отрывочен, буксует. Точно так же буксуют герои, топчущиеся на месте в странном танце. Но именно эта сцена переводит спектакль в иное качество - от пародийной иллюстративности к густому экзистенциальному замесу. Чувство болезненное, вязкое, безысходное становится лейтмотивом, а спектакль, развернувшийся в полную силу, - высказыванием о современной России. Если «Обыкновенная история» Гончарова рассказывала о том, как черствеет душа, как конформизм побеждает живость натуры, то спектакль «Гоголь-центра», во многом, - о злой расчеловечивающей силе города. Если гончаровский Адуев бродит в задумчивости, то Саша Филиппа Авдеева, пьяный, валяется в горах мусора, не в силах связать и двух слов. Если герой Гончарова возвращался домой, как в надежное родительское гнездо, радовался полям и просторам, то нынешний Саша едет домой лишь на похороны матери. Никаких иллюзий - его бывшая возлюбленная, в очередной раз беременная и довольная жизнью, торгует цветами; ее муж, бывший друг и соратник по группе, помогает ей, воруя цветы с могил и возвращая в лавку. Такой вот круговорот. Эта сцена, тягучая, почти невыносимая, заставляет вспомнить другие спектакли Серебренникова - и ранний «Пластилин» с его мучительной сценой похорон Спиры, и недавних «Отморозков», в которых главный герой тащил гроб с отцом по бескрайним глухим просторам равнодушной безлюдной родины. Здесь, в этой сцене, ужас и безысходность именно от того, что в свое время исчерпывающе сформулировал Достоевский: «Широк человек, я бы сузил». Соня (Мария Селезнева) и рада Саше искренне, но благородство ее только в том, что она предупреждает бывшего своего возлюбленного: когда будешь на могилу класть, стебли подломи, а то украдут. Удивляется его наивности, жеманится, но проворно хватает протянутую ей тысячу, оправдывается - голландские, дорогие, вот и взяла. Этот дремучий ужас полнокровно разлит в монологе Виктора (Иван Фоминов), супруга Сони, мужика без возраста в растянутой футболке. Ругаясь и чертыхаясь, он зудит и зудит, сваливая в кучу все - и обывательскую ненависть к пресловутым голландцам и их стойким цветам, и презрение к прижимистым покупателям, и равнодушие к близким людям, и крохоборство пополам с тотальным пофигизмом. Вот такой русский букет.

Известия , 17 марта 2015 года

Олег Кармунин

Серебренников перенес «Обыкновенную историю» в современную Москву

Худрук «Гоголь-центра» продолжает отстаивать право на нестандартную трактовку классики

В буклете к новому спектаклю Кирилла Серебренникова нет привычной аннотации о том, что хотел сказать режиссер. Вместо рассказа о постановочном процессе худрук «Гоголь-центра» обрушивается с критикой на школьное образование, которое, по его мнению, убивает живое восприятие русской классики. Он сравнивает роман Ивана Гончарова с яркой современной прозой и говорит, что классика в свое время вызывала такие же ожесточенные споры, как сегодня - творчество Владимира Сорокина и Захара Прилепина. Этот текст - словно вызов консервативному театру и всем охранителям классики, которые возмущаются по поводу современных трактовок русской литературы.

Возможно, таким образом Кирилл Серебренников намекает на то, что поставил спектакль про самого себя. Спектакль о том, что нельзя сдаваться, даже если общепринятая картина мира или конъюнктура меняется не в твою пользу. Несмотря на бесконечный поток критики со стороны защитников театральных традиций, худрук «Гоголь-центра» продолжает гнуть свою линию: он такой же идеалист, как и главный герой романа «Обыкновенная история».

У главного героя, 20-летнего Саши Адуева, приехавшего из глухой провинции покорять столицу, поначалу довольно наивные представления о мире, добре и зле. Под акустическую гитару он поет песни протеста и мечтает о вечной любви. Жестокий город, где правят законы власти и денег, а люди готовы предать друг друга ради личной выгоды, заставляет молодого человека пересматривать свои взгляды на мир. «Почему вы всё время говорите о деньгах?» - спрашивает юноша своего дядю, циничного дельца, потрепанного столичной жизнью. Петр Иванович Адуев тяжело вздыхает: «Вот дурак!», а вопрос повисает в воздухе.

Кирилл Серебренников обостряет конфликт романа. Подросток в силу своего максимализма видит мир в черно-белых красках. Из разноцветной деревни он попадает в черный город, где все ходят в траурных нарядах и где белым светом мерцают только большие люминисцентные лампы в виде нулей. В спектакле их используют по-разному: нули становятся мебелью, украшением и главным символом темной столицы. У Серебренникова это не Петербург эпохи Гончарова, а современная Москва, но за полтора века, как выяснилось, ценности не поменялись.

Молодой артист Филипп Авдеев играет вспыльчивого юношу, который постоянно мечется по сцене с горящими глазами и пытается рассказать окружающим о своих глупых мечтах. Дядя (Алексей Агранович) вальяжно и со знанием дела объясняет молодому человеку законы успеха в бездуховной Москве. «Бей первым», «главное - выгода», «знаешь, сколько таких, как ты, сюда приезжает?». Говорит внятно, по делу, легко разбивая все провинциальные стереотипы. Его супруга Лиза (Екатерина Стеблина) поначалу пытается убедить молодого человека, что мир не так суров, как кажется, но с реальностью не поспоришь - вокруг черным-черно.

Дядя устраивает Сашу на свой завод по производству энергосберегающих лампочек, то и дело втягивая юношу в разного рода нечистоплотные авантюры. Как-то раз, возвращаясь с работы, Саша встречает своего старого друга, который роется в мусорных пакетах. «Не подходи, от меня воняет», - говорит друг. Разговор не клеится. Ничего общего между ними больше нет. Иногда молодому человеку снится мать. В этих тревожных видениях она буднично щебечет о том, что скоро всё будет хорошо. Это, конечно, неправда, ничего уже не изменить - тучи сгустились, и скоро грянет гром.

Фронт «защитников классики от поругания» ширится, а «Гоголь-центр» во главе со своим худруком, как малолетний Саша Адуев, наивно