Если в электронной книге Вы заметили ка-кие-либо неточности, нечитаемые шрифты и иные серьезные ошибки – пожалуйста, напишите нам на
Серия «Рождественский подарок»
Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви ИС 13-315-2235
Федор Достоевский (1821–1881)
Мальчик у Христа на елке
Мальчик с ручкой
Дети странный народ, они снятся и мерещатся. Перед елкой и в самую елку перед Рождеством я все встречал на улице, на известном углу, одного мальчишку, никак не более как лет семи. В страшный мороз он был одет почти по-летнему, но шея у него была обвязана каким-то старьем, – значит, его все же кто-то снаряжал, посылая. Он ходил «с ручкой»; это технический термин, значит – просить милостыню. Термин выдумали сами эти мальчики. Таких, как он, множество, они вертятся на вашей дороге и завывают что-то заученное; но этот не завывал и говорил как-то невинно и непривычно и доверчиво смотрел мне в глаза, – стало быть, лишь начинал профессию. На расспросы мои он сообщил, что у него сестра, сидит без работы, больная; может, и правда, но только я узнал потом, что этих мальчишек тьма-тьмущая: их высылают «с ручкой» хотя бы в самый страшный мороз, и если ничего не наберут, то наверно их ждут побои. Набрав копеек, мальчик возвращается с красными, окоченевшими руками в какой-нибудь подвал, где пьянствует какая-нибудь шайка халатников, из тех самых, которые, «забастовав на фабрике под воскресенье в субботу, возвращаются вновь на работу не ранее как в среду вечером». Там, в подвалах, пьянствуют с ними их голодные и битые жены, тут же пищат голодные грудные их дети. Водка, и грязь, и разврат, а главное, водка. С набранными копейками мальчишку тотчас же посылают в кабак, и он приносит еще вина. В забаву и ему иногда нальют в рот косушку и хохочут, когда он, с пресекшимся дыханием, упадет чуть не без памяти на пол,
…и в рот мне водку скверную
Безжалостно вливал…
Когда он подрастет, его поскорее сбывают куда-нибудь на фабрику, но все, что он заработает, он опять обязан приносить к халатникам, а те опять пропивают. Но уж и до фабрики эти дети становятся совершенными преступниками. Они бродяжат по городу и знают такие места в разных подвалах, в которые можно пролезть и где можно переночевать незаметно. Один из них ночевал несколько ночей сряду у одного дворника в какой-то корзине, и тот его так и не замечал. Само собою, становятся воришками. Воровство обращается в страсть даже у восьмилетних детей, иногда даже без всякого сознания о преступности действия. Под конец переносят все – голод, холод, побои, – только за одно, за свободу, и убегают от своих халатников бродяжить уже от себя. Это дикое существо не понимает иногда ничего, ни где он живет, ни какой он нации, есть ли Бог, есть ли государь; даже такие передают об них вещи, что невероятно слышать, и, однако же, всё факты.
Мальчик у Христа на елке
Но я романист, и, кажется, одну «историю» сам сочинил. Почему я пишу: «кажется», ведь я сам знаю наверно, что сочинил, но мне все мерещится, что это где-то и когда-то случилось, именно это случилось как раз накануне Рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз.
Мерещится мне, был в подвале мальчик, но еще очень маленький, лет шести или даже менее. Этот мальчик проснулся утром в сыром и холодном подвале. Одет он был в какой-то халатик и дрожал. Дыхание его вылетало белым паром, и он, сидя в углу на сундуке, от скуки нарочно пускал этот пар изо рта и забавлялся, смотря, как он вылетает. Но ему очень хотелось кушать. Он несколько раз с утра подходил к нарам, где на тонкой, как блин, подстилке и на каком-то узле под головой вместо подушки лежала больная мать его. Как она здесь очутилась? Должно быть, приехала с своим мальчиком из чужого города и вдруг захворала. Хозяйку углов захватили еще два дня тому в полицию; жильцы разбрелись, дело праздничное, а оставшийся один халатник уже целые сутки лежал мертво пьяный, не дождавшись и праздника. В другом углу комнаты стонала от ревматизма какая-то восьмидесятилетняя старушонка, жившая когда-то и где-то в няньках, а теперь помиравшая одиноко, охая, брюзжа и ворча на мальчика, так что он уже стал бояться подходить к ее углу близко. Напиться-то он где-то достал в сенях, но корочки нигде не нашел и раз в десятый уже подходил разбудить свою маму. Жутко стало ему, наконец, в темноте: давно уже начался вечер, а огня не зажигали. Ощупав лицо мамы, он подивился, что она совсем не двигается и стала такая же холодная, как стена. «Очень уж здесь холодно», – подумал он, постоял немного, бессознательно забыв свою руку на плече покойницы, потом дохнул на свои пальчики, чтоб отогреть их, и вдруг, нашарив на нарах свой картузишко, потихоньку, ощупью, пошел из подвала. Он еще бы и раньше пошел, да все боялся вверху, на лестнице, большой собаки, которая выла весь день у соседских дверей. Но собаки уже не было, и он вдруг вышел на улицу.
Господи, какой город! Никогда еще он не видал ничего такого. Там, откудова он приехал, по ночам такой черный мрак, один фонарь на всю улицу. Деревянные низенькие домишки запираются ставнями; на улице, чуть смеркнется – никого, все затворяются по домам, и только завывают целые стаи собак, сотни и тысячи их, воют и лают всю ночь. Но там было зато так тепло и ему давали кушать, а здесь – Господи, кабы покушать! и какой здесь стук и гром, какой свет и люди, лошади и кареты, и мороз, мороз! Мерзлый пар валит от загнанных лошадей, из жарко дышащих морд их; сквозь рыхлый снег звенят об камни подковы, и все так толкаются, и, Господи, так хочется поесть, хоть бы кусочек какой-нибудь, и так больно стало вдруг пальчикам. Мимо прошел блюститель порядка и отвернулся, чтоб не заметить мальчика.
Вот и опять улица, – ох какая широкая! Вот здесь так раздавят наверно; как они все кричат, бегут и едут, а свету-то, свету-то! а это что? Ух, какое большое стекло, а за стеклом комната, а в комнате дерево до потолка; это елка, а на елке сколько огней, сколько золотых бумажек и яблоков, а кругом тут же куколки, маленькие лошадки; а по комнате бегают дети, нарядные, чистенькие, смеются и играют, и едят, и пьют что-то. Вот эта девочка начала с мальчиком танцевать, какая хорошенькая девочка! Вот и музыка, сквозь стекло слышно. Глядит мальчик, дивится, уж и смеется, а у него болят уже пальчики и на ножках, а на руках стали совсем красные, уж не сгибаются и больно пошевелить. И вдруг вспомнил мальчик про то, что у него так болят пальчики, заплакал и побежал дальше, и вот опять видит он сквозь другое стекло комнату, опять там деревья, но на столах пироги, всякие – миндальные, красные, желтые, и сидят там четыре богатые барыни, а кто придет, они тому дают пироги, а отворяется дверь поминутно, входит к ним с улицы много господ. Подкрался мальчик, отворил вдруг дверь и вошел. Ух, как на него закричали и замахали! Одна барыня подошла поскорее и сунула ему в руку копеечку, а сама отворила ему дверь на улицу. Как он испугался! а копеечка тут же выкатилась и зазвенела по ступенькам: не мог он согнуть свои красные пальчики и придержать ее. Выбежал мальчик и пошел поскорей-поскорей, а куда, сам не знает. Хочется ему опять заплакать, да уж боится, и бежит, бежит и на ручки дует. И тоска берет его, потому что стало ему вдруг так одиноко и жутко, и вдруг, Господи! Да что ж это опять такое? Стоят люди толпой и дивятся: на окне за стеклом три куклы, маленькие, разодетые в красные и зеленые платьица и совсем-совсем как живые! Какой-то старичок сидит и будто бы играет на большой скрипке, два других стоят тут же и играют на маленьких скрипочках, и в такт качают головками, и друг на друга смотрят, и губы у них шевелятся, говорят, совсем говорят, – только вот из-за стекла не слышно. И подумал сперва мальчик, что они живые, а как догадался совсем, что это куколки, – вдруг рассмеялся. Никогда он не видал таких куколок и не знал, что такие есть! и плакать-то ему хочется, но так смешно-смешно на куколок. Вдруг ему почудилось, что сзади его кто-то схватил за халатик: большой злой мальчик стоял подле и вдруг треснул его по голове, сорвал картуз, а сам снизу поддал ему ножкой. Покатился мальчик наземь, тут закричали, обомлел он, вскочил и бежать-бежать, и вдруг забежал сам не знает куда, в подворотню, на чужой двор, – и присел за дровами: «Тут не сыщут, да и темно».
«Есть праздники, которые имеют свой запах. На Пасху, Троицу и на Рождество в воздухе пахнет чем-то особенным. Даже неверующие любят эти праздники. Мой брат, например, толкует, что Бога нет, а на Пасху первый бежит к заутрене» (А. П. Чехов, рассказ «На пути»).
Православное Рождество уже на пороге! С празднованием этого светлого дня (и даже нескольких - Святок) связано множество интересных традиций. На Руси было принято посвящать этот период служению ближнему, делам милосердия. Всем известна традиция колядования - исполнения песнопений в честь родившегося Христа. Зимние праздничные дни вдохновляли многих писателей на создание волшебных рождественских произведений.
Существует даже особый жанр святочного рассказа. Сюжеты в нем очень близки друг другу: часто герои рождественских произведений оказываются в состоянии духовного или материального кризиса, для разрешения которого требуется чудо. Святочные рассказы проникнуты светом, надеждой, и лишь немногие из них имеют грустный финал. Особенно часто рождественские рассказы посвящены торжеству милосердия, сострадания и любви.
Специально для вас, дорогие читательницы, мы подготовили подборку самых лучших рождественских рассказов как русских, так и зарубежных писателей. Читайте и наслаждайтесь, пусть праздничное настроение продлится дольше!
«Дары волхвов», О. Генри
Известный многим рассказ о жертвенной любви, которая для счастья ближнего отдаст последнее. Рассказ о трепетных чувствах, который не может не удивлять и не восхищать. В финале автор иронически замечает: «А я тут рассказал вам ничем не примечательную историю про двух глупых детей из восьмидолларовой квартирки, которые самым немудрым образом пожертвовали друг для друга своими величайшими сокровищами». Но автор не оправдывается, он лишь подтверждает, что дары его героев были важнее даров волхвов: «Но да будет сказано в назидание мудрецам наших дней, что из всех дарителей эти двое были мудрейшими. Из всех, кто подносит и принимает дары, истинно мудры лишь подобные им. Везде и всюду. Они и есть волхвы». Как говорил Иосиф Бродский, «в Рождество все немного волхвы».
«Николка», Евгений Поселянин
Сюжет этого святочного рассказа очень прост. Мачеха под Рождество очень подло поступила со своим пасынком, он должен был погибнуть. На рождественской службе женщина испытывает запоздалое раскаяние. Но в светлую праздничную ночь совершается чудо…
Кстати, у Евгения Поселянина дивные воспоминания о детском переживании Рождества - «Святочные дни». Читаешь - и погружаешься в дореволюционную атмосферу дворянских усадеб, детства и радости.
«Рождественская песнь в прозе», Чарльз Диккенс
Произведение Диккенса - история настоящего духовного перерождения человека. Главный герой, Скрудж, был скрягой, стал милосердным благотворителем, из волка-одиночки превратился в общительного и дружелюбного человека. А помогли такой перемене духи, прилетевшие к нему и показавшие его возможное будущее. Наблюдая разные ситуации из своего прошлого и будущего, герой ощутил раскаяние за свою неправильно прожитую жизнь.
«Мальчик у Христа на елке», Ф. М. Достоевский
Трогательный рассказ с грустным (и радостным одновременно) финалом. Я сомневаюсь, стоит ли его читать детям, особенно чувствительным. Но взрослым - пожалуй, стоит. Зачем? Я бы ответила словами Чехова: «Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что, как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда - болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других».
Достоевский внес его в «Дневник писателя» и сам удивлялся, как эта история вышла из-под его пера. И подсказывает автору его писательская интуиция, что такое очень даже могло случиться на самом деле. Подобный трагический рассказ есть и у главного грустного сказочника всех времен Г. Х. Андерсена - «Девочка со спичками».
«Дары младенца Христа», Джордж Макдональд
История одной молодой семьи, переживающей нелегкие времена во взаимоотношениях, трудности с няней, отчуждение от дочери. Последняя - тонко чувствующая одинокая девочка Софи (или Фоси). Именно через нее вернулись в дом радость и свет. В рассказе подчеркивается: главные дары Христа - это не подарки под елкой, а любовь, мир и взаимопонимание.
«Рождественское письмо», Иван Ильин
Я бы назвала это коротенькое произведение, составленное из двух писем матери и сына, настоящим гимном любви. Именно она, безусловная любовь, проходит красной нитью через все произведение и является его основной темой. Именно это состояние противостоит одиночеству и побеждает его.
«Кто любит, у того сердце цветет и благоухает; и он дарит свою любовь совсем так, как цветок свой запах. Но тогда он и не одинок, потому что сердце его у того, кого он любит: он думает о нем, заботится о нем, радуется его радостью и страдает его страданиями. У него и времени нет, чтобы почувствовать себя одиноким или размышлять о том, одинок он или нет. В любви человек забывает себя; он живет с другими, он живет в других. А это и есть счастье».
Рождество - это ведь праздник преодоления одиночества и отчуждения, это день явления Любви…
«Бог в пещере», Гилберт Честертон
Мы привыкли воспринимать Честертона в первую очередь как автора детективов об отце Брауне. Но он писал в разных жанрах: его перу принадлежат несколько сотен стихотворений, 200 рассказов, 4000 эссе, ряд пьес, романы «Человек, который был Четвергом», «Шар и Крест», «Перелетный кабак» и многое другое. Также Честертон был прекрасным публицистом и глубоким мыслителем. В частности, его эссе «Бог в пещере» - попытка осмысления событий двухтысячелетней давности. Рекомендую людям с философским складом ума.
«Серебряная метель», Василий Никифоров-Волгин
Никифоров-Волгин в своем творчестве удивительно тонко показывает мир детской веры. Его рассказы насквозь пронизаны праздничной атмосферой. Так, в рассказе «Серебряная метель» он с трепетом и любовью показывает мальчика с его рвением к благочестию, с одной стороны, и с озорством и шалостями - с другой. Чего стоит одна меткая фраза рассказа: «В эти дни ничего не хочется земного, а в особенности школы»!
«Святая ночь», Сельма Лагерлёф
Рассказ Сельмы Лагерлёф продолжает тему детства.
Бабушка рассказывает внучке интересную легенду о Рождестве. Она не является в строгом смысле канонической, но зато отражает непосредственность народной веры. Это удивительная история о милосердии и о том, как «чистое сердце открывает очи, которыми может человек наслаждаться лицезрением красоты небесной».
«Христос в гостях у мужика», «Неразменный рубль», «Под Рождество обидели», Николай Лесков
Эти три рассказа поразили меня до глубины души, поэтому трудно было выбрать из них самый лучший. Я открыла для себя Лескова с какой-то неожиданной стороны. У этих произведений автора есть общие черты. Это и увлекательный сюжет, и общие идеи милосердия, прощения и совершения добрых дел. Примеры героев из этих произведений удивляют, вызывают восхищение и желание подражать.
«Читатель! будь ласков: вмешайся и ты в нашу историю, вспомяни, чему тебя учил сегодняшний Новорожденный: наказать или помиловать?.. Но ты разберись, пожалуйста, сегодня с этим хорошенечко: обдумай - с кем ты выбираешь быть: с законниками ли разноглагольного закона или с Тем, Который дал тебе «глаголы вечной жизни»… Подумай! Это очень стоит твоего раздумья, и выбор тебе не труден… Не бойся показаться смешным и глупым, если ты поступишь по правилу Того, Который сказал тебе: «Прости обидчику и приобрети себе в нем брата своего» (Н. С. Лесков, «Под Рождество обидели»).
Во многих романах есть главы, посвященные Рождеству, например, в «Неугасимой лампаде» Б. Ширяева, «Кондуите и Швамбрании» Л. Кассиля, «В круге первом» А. Солженицына, «Лете Господнем» И. С. Шмелева.
Святочный рассказ при всей своей кажущейся наивности, сказочности и необычайности во все времена был любим взрослыми. Может, потому что рождественские рассказы - в первую очередь о добре, о вере в чудо и в возможность духовного перерождения человека?
Рождество - действительно праздник детской веры в чудо… Множество святочных рассказов посвящено описанию этой чистой радости детства. Приведу чудесные слова из одного из них: «Великий праздник Рождества, окруженный духовной поэзией, особенно понятен и близок ребенку… Родился Божественный Младенец, и Ему хвала, слава и почести мира. Все ликовало и радовалось. И в память Святого Младенца в эти дни светлых воспоминаний все дети должны веселиться и радоваться. Это их день, праздник невинного, чистого детства…» (Клавдия Лукашевич, «Рождественский праздник»).
P.S. При подготовке этой подборки я прочитала очень много святочных рассказов, но, конечно, не все, которые есть на свете. Выбирала я по своему вкусу те, которые показались наиболее увлекательными, художественно выразительными. Предпочтение отдавалось малоизвестным произведениям, поэтому, например, в списке нет «Ночи перед Рождеством» Н. Гоголя или гофмановского «Щелкунчика».
А какие у вас любимые рождественские произведения, дорогие матроны?
При републикации материалов сайта «Матроны.ру» прямая активная ссылка на исходный текст материала обязательна.
Поскольку вы здесь…
… у нас есть небольшая просьба. Портал «Матроны» активно развивается, наша аудитория растет, но нам не хватает средств для работы редакции. Многие темы, которые нам хотелось бы поднять и которые интересны вам, нашим читателям, остаются неосвещенными из-за финансовых ограничений. В отличие от многих СМИ, мы сознательно не делаем платную подписку, потому что хотим, чтобы наши материалы были доступны всем желающим.
Но. Матроны - это ежедневные статьи, колонки и интервью, переводы лучших англоязычных статей о семье и воспитании, это редакторы, хостинг и серверы. Так что вы можете понять, почему мы просим вашей помощи.
Например, 50 рублей в месяц - это много или мало? Чашка кофе? Для семейного бюджета - немного. Для Матрон - много.
Если каждый, кто читает Матроны, поддержит нас 50 рублями в месяц, то сделает огромный вклад в возможность развития издания и появления новых актуальных и интересных материалов о жизни женщины в современном мире, семье, воспитании детей, творческой самореализации и духовных смыслах.
9 Comment threads
4 Thread replies
0 Followers
Most reacted comment
Hottest comment thread
новые старые популярные
0 Вы должны войти, чтобы проголосовать
Вы должны войти, чтобы проголосовать 0 Вы должны войти, чтобы проголосовать
Вы должны войти, чтобы проголосовать 0 Вы должны войти, чтобы проголосовать
Вы должны войти, чтобы проголосовать 0 Вы должны войти, чтобы проголосовать
Святочный и рождественский рассказ в русской литературе XVIII-XXI вв.
Чудесныезимние праздники издавна включали в себя и, наверное, включают и до сих пор, и старинные народные святки (языческие по своему происхождению), и церковный праздник Рождества Христова , и мирской праздник Нового года . Отражением жизни народа и общества всегда была литература, а уж таинственная святочная тематика – просто кладезь фантастических сюжетов, передающих мир чудесного и потустороннего, всегда завораживающий и привлекающий рядового читателя.
Святки , по ёмкому выражению А.Шаховского, - «вечера народного веселья» : веселье, смех, озорство объясняются стремлением человека воздействовать на будущее (в соответствии с пословицей «как начал, так и кончил» или с современной – «как встретишь Новый год, так его и проведёшь»). Считалось, что чем веселее человек проводит начало года, тем благополучнее будет год…
Однако, где чрезмерное смехотворство, веселье, задорность, там всегда неспокойно и даже как-то тревожно… Вот здесь-то и начинает развиваться интригующий сюжет: детективный, фантастический или просто романтический…Сюжет, всегда приуроченный к Святым дням
– времени от Рождества до Крещенья
.
В русской литературе святочная тема начинает развиваться с середины XVIII в. : вначале это были анонимные комедии об игрищах, святочные былички и историйки . Характерной их особенностью стали давние представления о том, что именно в период святок наибольшую активность приобретает «нечистая сила» - черти, лешие, кикиморы, банники и др. Это подчёркивает враждебность и опасность святочного времени…
Широкое распространение в народной среде получили и гадания, и колядование ряженых, и подблюдные песни. Между тем, православная Церковь издавна осуждала такое поведение как греховное. В указе патриарха Иоакима 1684 г., запрещающем святочные «беснования», говорится о том, что они приводят человека в «душепагубный грех». Святочные игрища, гадания и ряженье («масколюдство», надевание «звероподобных харь») всегда порицалось Церковью.
Впоследствии появилась потребность народный святочные былички и истории литературно обрабатывать. Эти стали заниматься писатели, поэты, этнографы и фольклористы, в частностиМ.Д.Чулков , издававший на протяжении 1769 г. юмористический журнал «И то, и сио», и Ф.Д.Нефедов , с концаXIX в. издававший журналы со святочной тематикой, и, конечно, В.А.Жуковский , создавший самую популярную русскую балладу «Светлана» , в основе которой – народный сюжет о гадающей на святках героине… К святочной тематике обращались и многие поэты XIX в. : А.Пушкин («Гаданье и сон Татьяны» (отрывок из романа «Евгений Онегин), А.Плещеев («Легенда о Христе-младенце» ), Я.Полонский («Ёлка» ),А.Фет («Гадания» ) и др.
Постепенно, в период развития романтизма, святочный рассказ притягивает к себе весь мир чудесного. В основе многих рассказов – вифлеемское чудо , а это уже трансформация просто святочного рассказа в рассказ рождественский…Рождественский рассказ в русской литературе, в отличие от западной, появился лишь к 40-м гг. XIX в. это объясняется отличное от Европы, особой ролью праздника. День Рождества Христова – великий христианский праздник, второй по значимости после Пасхи. В течение долгого времени в России в миру праздновались святки, и только Церковь праздновала Рождество Христово.
На Западе же христианская традиция значительно раньше и теснее переплелась с языческой, в частности это произошло с обычаем украшать и зажигать на Рождество ёлку. Древний языческий обряд почитания дерева превратился в христианский обычай. Рождественская ёлка стала символом Божественного Младенца. В Россию ёлка проникла поздно и прививалась медленно, как и любое западное новшество.
С серединой XIX в. связывается и появление первых рассказов с рождественской тематикой. Более ранние тексты, как, например, «Ночь перед Рождеством» Н.В.Гоголя , не показательны, во-первых, в гоголевской повести изображены святки на Украине, где празднование и переживание Рождества было ближе к западному, а во-вторых, у Гоголя языческий элемент («чертовщина») преобладает над христианским.
Другое дело «Ночь на Рождество Христово» московского писателя и актёра К.Баранова , вышедшая в 1834 г. Это действительно рождественская повесть: в ней ведущим оказывается мотив милосердия и сочувствия к ребёнку – типичный мотив рождественского повествования. Массовое появление таких текстов наблюдается после того, как были переведены на русский язык рождественские повести Ч.Диккенса начала 1840-х гг. – «Рождественская песнь в прозе», «Колокола», «Сверчок на печи» , а позже и другие. Эти повести имели огромный успех у русского читателя и породили множество подражаний и вариаций. Одним из первых писателей, обратившихся к диккеновской традиции, был Д.В.Григорович , опубликовавший в 1853 г. повесть «Зимний вечер» .
В появлении русской рождественской прозы важную роль сыграли «Повелитель блох» и «Щелкунчик» Гофмана и некоторые сказки Андерсена , особенно «Ёлка» и «Девочка со спичками» . Сюжет последней сказки использовалФ.М.Достоевский в рассказе «Мальчик у Христа на ёлке », а позже В.Немирович-Данченко в рассказе «Глупый Федька» .
Смерть ребёнка в рождественскую ночь – элемент фантасмагории и слишком страшное событие, подчёркивающее преступление всего человечества по отношению к детям… Но с христианской точки зрения, маленькие герои приобретаю истинное счастье не на земле, а на Небе: становятся ангелами и попадают на ёлку Самого Христа. Собственно, чудо совершается: вифлеемское чудо многократно отзывается на судьбах людей…
Позже рождественские и святочные рассказы писали почти все крупные прозаики к. XIX – н. XX вв. Святочные и рождественские рассказы могли быть весёлыми и печальными, смешными и страшными, они могли кончаться свадьбой или смертью героев, примирением или ссорой. Но при всём разнообразии их сюжетов все они имели нечто общее – то, что гармонировало с праздничным настроением читателя, то сентиментальным, то безудержно весёлым, неизменно вызывая отклик в сердцах.
В основе каждого такого рассказа лежало «небольшое событьице, имеющее совсем святочный характер» (Н.С.Лесков) , что и позволяло дать им общий подзаголовок. Термины «рождественский рассказ» и «святочный рассказ», по большей части, использовались как синонимы: в текстах под заголовком «святочный рассказ» могли преобладать мотивы, связанные с праздником Рождества, а подзаголовок «рождественский рассказ» отнюдь не предполагал отсутствие в тексте мотивов народных святок…
Лучшие образцы жанра созданы Н.С.Лесковым. В 1886 г. писатель пишет целый цикл «Святочные рассказы» .
В рассказе «Жемчужное ожерелье» он размышляет о жанре: «От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера – от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен , имел какую-нибудь мораль … и, наконец – чтобы он оканчивался непременно весело . В жизни таких событий бывает немного, и поэтому автор неволит себя выдумывать и сочинять фабулу, подходящую к программе». Своеобразными святочными рассказы являются и «Ванька» , и «На святках» А.П.Чехова.
В н. XX в ., с развитием модернизма в литературе, стали появляться пародии на святочный жанр и шутливые рекомендации о том, как следует сочинять святочные рассказы. Так, например в газете «Речь» в 1909 г. О.Л.Д”ор (Оршер И.) помещает следующее руководство для молодых писателей:
«Всякий человек, имеющий руки, двугривенный на бумагу, перо и чернила и не имеющий таланта, может написать рождественский рассказ.
Нужно только придерживаться известной системы и твёрдо помнить следующие правила:
1) Без поросёнка, гуся, ёлки и хорошего человека рождественский рассказ не действителен.
2) Слова «ясли», «звезда» и «любовь» должны повторяться не менее десяти, но и не более двух-трёх тысяч раз.
3) Колокольный звон, умиление и раскаяние должны находиться в конце рассказа, а не в начале его.
Всё остальное неважно».
Пародии свидетельствовали о том, что святочный жанр исчерпал свои возможности. Конечно, нельзя не отметить интерес к сфере духовного в среде интеллигенции того времени.
Но святочный рассказ отдаляется от своих традиционных норм. Порою, как, например, в рассказе В.Брюсова «Дитя и безумец» , он даёт возможность для изображения психически экстремальных ситуаций: вифлеемское чудо как безусловную реальность в рассказе воспринимают лишь ребёнок и душевнобольной Семён. В других случаях святочные произведения основываются на средневековых и апокрифических текстах, в которых особенно интенсивно воспроизводятся религиозные настроения и чувства (здесь важен вклад А.М.Ремизова ).
Иногда за счёт воспроизведения исторической обстановки святочному сюжету придаётся особый колорит (как, например, в рассказе С.Ауслендера «Святки в старом Петербурге» ), порою же рассказ тяготеет к остросюжетной психологической новелле.
Традиции святочного рассказа особо чтил А.Куприн ,создав прекрасные образцы жанра - рассказы о вере, добре и милосердии «Бедный принц» и «Чудесный доктор », а также писатели русского зарубежья И.А.Бунин («Крещенская ночь» и др.), И.С.Шмелёв («Рождество» и др.) и В.Никифоров-Волгин («Серебряная метель» и др.).
Во многих святочных рассказах тема детства – основная. Эту тему развивает государственный деятель и христианский мыслительК.Победоносцев в своём очерке «Рождество» : «Рождество Христово и Святая Пасха – праздники по преимуществу детские, и в них как будто исполняется сила слов Христовых: Аще не будете яко дети, не имате внити в царствие Божие. Прочие праздники не столь доступны детскому разумению…»
«Тихая ночь над полями палестинскими, уединённый вертеп, ясли. Окружённые теми домашними животными, которые знакомы ребёнку по первым впечатлениям памяти, - в яслях повитый Младенец и над Ним кроткая, любящая Мать с задумчивым взором и ясною улыбкой материнского счастья – три великолепных царя, идущих за звездою к убогому вертепу с дарами, - и вдали на поле пастухи посреди своего стада, внимающие радостной вести Ангела и таинственному хору Сил Небесных. Потом злодей Ирод, преследующий невинного Младенца; избиение младенцев в Вифлееме, потом путешествие святого семейства в Египет, - сколько во всём этом жизни и действия, сколько интереса для ребёнка!»
Да и не только для ребёнка… Святые дни – это такое удивительное время, когда все становятся детьми: простыми, искренними, открытыми, добрыми и любящими всех.
Позже, и что неудивительно, святочный рассказ «революционно» перевоплотился в новогодний . Новый год как праздник вытесняет Рождество, на смену Христу Младенцу приходит добрый Дедушка Мороз… Но состояние трепета и ожидание чуда присутствует и в «новых» рассказах. «Ёлка в Сокольниках», «Три покушения на В.И.Ленина» В.Д.Бонч-Бруевича, «Чук и Гек» А.Гайдара – одни из лучших советских идиллий. Несомненна также ориентация на эту традицию кинофильмов Э.Рязанова «Карнавальная ночь» и «Ирония судьбы, или С лёгким паром» …
Святочные и рождественские рассказы возвращаются на страницы современных газет и журналов. Особую роль здесь играют несколько факторов. Во-первых, стремление восстановить нарушенную связь времён, а в частности, православное мировосприятие. Во-вторых, вернуться ко многим обычаям и формам культурной жизни, которые были столь насильственно прерваны. Традиции святочного рассказа продолжают современные детские писатели С.Серова, Е.Чудинова, Ю.Вознесенская, Е.Санин (мон.Варнава) и др.
Святочное чтение всегда было особенным чтением, ведь оно – о возвышенном и несуетном. Святые дни – это время тишины и время для такого приятного чтения. Ведь после столь великого праздника – Рождества Христова – читатель просто не может позволить себе ничего такого, что отвлекало бы его от высоких мыслей о Боге, о добре, милосердии, сострадании и любви… Давайте воспользуемся этим драгоценным временем!
Подготовлено Л.В.Шишловой
Используемая литература:
- Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы / Сост., вступ. ст., примеч. Е. Душечкиной, Х.Барана. – СПб.: Худож. Лит., 1993.
- Вифлеемская звезда. Рождество и Пасха в стихах и прозе: Сборник/ Сост. и вступл. М.Письменного, - М.: Дет. лит., - 1993.
- Звезда Рождества: Святочные рассказы и стихи / Сост. Е.Тростникова. – М.: Дрофа, 2003
- Лесков Н.С. Собр. Соч. в 11 тт. М., 1958. т.7.
Святочный и рождественский рассказ в русской литературе XVIII-XXI вв.
Чудесные зимние праздники издавна включали в себя и, наверное, включают и до сих пор, и старинные народные святки (языческие по своему происхождению), и церковный праздник Рождества Христова, и мирской праздник Нового года.
Отражением жизни народа и общества всегда была литература, а уж таинственная святочная тематика - просто кладезь фантастических сюжетов, передающих мир чудесного и потустороннего, всегда завораживающий и привлекающий рядового читателя.
Святки, по ёмкому выражению А.Шаховского, - «вечера народного веселья»: веселье, смех, озорство объясняются стремлением человека воздействовать на будущее (в соответствии с пословицей «как начал, так и кончил» или с современной - «как встретишь Новый год, так его и проведёшь»).
Считалось, что чем веселее человек проводит начало года, тем благополучнее будет год…
Художник А.Емельянов "Святки"
Однако, где чрезмерное смехотворство, веселье, задорность, там всегда неспокойно и даже как-то тревожно… Вот здесь-то и начинает развиваться интригующий сюжет: детективный, фантастический или просто романтический…Сюжет, всегда приуроченный к Святым дням - времени от Рождества до Крещенья.
В русской литературе святочная тема начинает развиваться с середины XVIII в.: вначале это были анонимные комедии об игрищах, святочные былички и историйки. Характерной их особенностью стали давние представления о том, что именно в период святок наибольшую активность приобретает «нечистая сила» - черти, лешие, кикиморы, банники и др. Это подчёркивает враждебность и опасность святочного времени…
Широкое распространение в народной среде получили и гадания, и колядование ряженых, и подблюдные песни. Между тем, православная Церковь издавна осуждала такое поведение как греховное. В указе патриарха Иоакима 1684 г., запрещающем святочные «беснования», говорится о том, что они приводят человека в «душепагубный грех». Святочные игрища, гадания и ряженье («масколюдство», надевание «звероподобных харь») всегда порицалось Церковью.
Впоследствии появилась потребность народный святочные былички и истории литературно обрабатывать. Эти стали заниматься писатели, поэты, этнографы и фольклористы, в частностиМ.Д.Чулков, издававший на протяжении 1769 г. юмористический журнал «И то, и сио», и Ф.Д.Нефедов, с концаXIX в. издававший журналы со святочной тематикой, и, конечно, В.А.Жуковский, создавший самую популярную русскую балладу «Светлана», в основе которой - народный сюжет о гадающей на святках героине…
К святочной тематике обращались и многие поэты XIX в.: А.Пушкин(«Гаданье и сон Татьяны» (отрывок из романа «Евгений Онегин), А.Плещеев («Легенда о Христе-младенце»), Я.Полонский («Ёлка»),А.Фет («Гадания») и др.
Постепенно, в период развития романтизма, святочный рассказ притягивает к себе весь мир чудесного. В основе многих рассказов - вифлеемское чудо, а это уже трансформация просто святочного рассказа в рассказ рождественский…
Рождественский рассказ в русской литературе, в отличие от западной, появился лишь к 40-м гг. XIX в. это объясняется отличное от Европы, особой ролью праздника.
День Рождества Христова - великий христианский праздник, второй по значимости после Пасхи.
В течение долгого времени в России в миру праздновались святки, и только Церковь праздновала Рождество Христово.
На Западе же христианская традиция значительно раньше и теснее переплелась с языческой, в частности это произошло с обычаем украшать и зажигать на Рождество ёлку. Древний языческий обряд почитания дерева превратился в христианский обычай. Рождественская ёлка стала символом Божественного Младенца. В Россию ёлка проникла поздно и прививалась медленно, как и любое западное новшество.
С серединой XIX в. связывается и появление первых рассказов с рождественской тематикой. Более ранние тексты, как, например, «Ночь перед Рождеством»Н.В.Гоголя, не показательны, во-первых, в гоголевской повести изображены святки на Украине, где празднование и переживание Рождества было ближе к западному, а во-вторых, у Гоголя языческий элемент («чертовщина») преобладает над христианским.
Другое дело «Ночь на Рождество Христово» московского писателя и актёра К.Баранова, вышедшая в 1834 г. Это действительно рождественская повесть: в ней ведущим оказывается мотив милосердия и сочувствия к ребёнку - типичный мотив рождественского повествования.
Массовое появление таких текстов наблюдается после того, как были переведены на русский язык рождественские повести Ч.Диккенса начала 1840-х гг. - «Рождественская песнь в прозе», «Колокола», «Сверчок на печи», а позже и другие.
Эти повести имели огромный успех у русского читателя и породили множество подражаний и вариаций. Одним из первых писателей, обратившихся к диккеновской традиции, был Д.В.Григорович, опубликовавший в 1853 г. повесть «Зимний вечер».
В появлении русской рождественской прозы важную роль сыграли «Повелитель блох» и «Щелкунчик»Гофмана и некоторые сказки Андерсена, особенно «Ёлка» и «Девочка со спичками».
Сюжет последней сказки использовалФ.М.Достоевский в рассказе «Мальчик у Христа на ёлке», а позже В.Немирович-Данченко в рассказе «Глупый Федька».
Смерть ребёнка в рождественскую ночь - элемент фантасмагории и слишком страшное событие, подчёркивающее преступление всего человечества по отношению к детям…
Но с христианской точки зрения, маленькие герои приобретаю истинное счастье не на земле, а на Небе: становятся ангелами и попадают на ёлку Самого Христа. Собственно, чудо совершается: вифлеемское чудо многократно отзывается на судьбах людей…
Позже рождественские и святочные рассказы писали почти все крупные прозаики к.XIX - н. XX вв. Святочные и рождественские рассказы могли быть весёлыми и печальными, смешными и страшными, они могли кончаться свадьбой или смертью героев, примирением или ссорой.
Но при всём разнообразии их сюжетов все они имели нечто общее - то, что гармонировало с праздничным настроением читателя, то сентиментальным, то безудержно весёлым, неизменно вызывая отклик в сердцах.
В основе каждого такого рассказа лежало «небольшое событьице, имеющее совсем святочный характер» (Н.С.Лесков), что и позволяло дать им общий подзаголовок. Термины «рождественский рассказ» и «святочный рассказ», по большей части, использовались как синонимы: в текстах под заголовком «святочный рассказ» могли преобладать мотивы, связанные с праздником Рождества, а подзаголовок «рождественский рассказ» отнюдь не предполагал отсутствие в тексте мотивов народных святок…
Лучшие образцы жанра созданы Н.С.Лесковым. В 1886 г. писатель пишет целый цикл «Святочные рассказы».
В рассказе «Жемчужное ожерелье» он размышляет о жанре: «От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера - от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль… и, наконец - чтобы он оканчивался непременно весело.
В жизни таких событий бывает немного, и поэтому автор неволит себя выдумывать и сочинять фабулу, подходящую к программе».
Своеобразными святочными рассказы являются и «Ванька», и «На святках» А.П.Чехова.
В н. XX в., с развитием модернизма в литературе, стали появляться пародии на святочный жанр и шутливые рекомендации о том, как следует сочинять святочные рассказы.
Так, например в газете «Речь» в 1909 г. О.Л.Д”ор (Оршер И.) помещает следующее руководство для молодых писателей:
«Всякий человек, имеющий руки, двугривенный на бумагу, перо и чернила и не имеющий таланта, может написать рождественский рассказ.
Нужно только придерживаться известной системы и твёрдо помнить следующие правила:
1) Без поросёнка, гуся, ёлки и хорошего человека рождественский рассказ не действителен.
2) Слова «ясли», «звезда» и «любовь» должны повторяться не менее десяти, но и не более двух-трёх тысяч раз.
3) Колокольный звон, умиление и раскаяние должны находиться в конце рассказа, а не в начале его.
Всё остальное неважно».
Пародии свидетельствовали о том, что святочный жанр исчерпал свои возможности. Конечно, нельзя не отметить интерес к сфере духовного в среде интеллигенции того времени.
Но святочный рассказ отдаляется от своих традиционных норм. Порою, как, например, в рассказе В.Брюсова «Дитя и безумец», он даёт возможность для изображения психически экстремальных ситуаций: вифлеемское чудо как безусловную реальность в рассказе воспринимают лишь ребёнок и душевнобольной Семён.
В других случаях святочные произведения основываются на средневековых и апокрифических текстах, в которых особенно интенсивно воспроизводятся религиозные настроения и чувства (здесь важен вклад А.М.Ремизова).
Иногда за счёт воспроизведения исторической обстановки святочному сюжету придаётся особый колорит (как, например, в рассказе С.Ауслендера «Святки в старом Петербурге»), порою же рассказ тяготеет к остросюжетной психологической новелле.
Традиции святочного рассказа особо чтил А.Куприн,создав прекрасные образцы жанра - рассказы о вере, добре и милосердии «Бедный принц» и «Чудесный доктор», а также писатели русского зарубежья И.А.Бунин («Крещенская ночь» и др.), И.С.Шмелёв («Рождество» и др.) и В.Никифоров-Волгин («Серебряная метель» и др.).
Во многих святочных рассказах тема детства - основная. Эту тему развивает государственный деятель и христианский мыслительК.Победоносцев в своём очерке «Рождество»: «Рождество Христово и Святая Пасха - праздники по преимуществу детские, и в них как будто исполняется сила слов Христовых:
Аще не будете яко дети, не имате внити в царствие Божие. Прочие праздники не столь доступны детскому разумению…»
«Тихая ночь над полями палестинскими, уединённый вертеп, ясли. Окружённые теми домашними животными, которые знакомы ребёнку по первым впечатлениям памяти, - в яслях повитый Младенец и над Ним кроткая, любящая Мать с задумчивым взором и ясною улыбкой материнского счастья - три великолепных царя, идущих за звездою к убогому вертепу с дарами, - и вдали на поле пастухи посреди своего стада, внимающие радостной вести Ангела и таинственному хору Сил Небесных.
Потом злодей Ирод, преследующий невинного Младенца; избиение младенцев в Вифлееме, потом путешествие святого семейства в Египет, - сколько во всём этом жизни и действия, сколько интереса для ребёнка!»
Да и не только для ребёнка… Святые дни - это такое удивительное время, когда все становятся детьми: простыми, искренними, открытыми, добрыми и любящими всех.
Позже, и что неудивительно, святочный рассказ «революционно» перевоплотился в новогодний. Новый год как праздник вытесняет Рождество, на смену Христу Младенцу приходит добрый Дедушка Мороз…
Но состояние трепета и ожидание чуда присутствует и в «новых» рассказах. «Ёлка в Сокольниках», «Три покушения на В.И.Ленина» В.Д.Бонч-Бруевича,«Чук и Гек» А.Гайдара - одни из лучших советских идиллий. Несомненна также ориентация на эту традицию кинофильмов Э.Рязанова «Карнавальная ночь» и «Ирония судьбы, или С лёгким паром»…
СВЯТОЧНЫЕ ИСТОРИИ
В. И. Панаев
ПРИКЛЮЧЕНИЕ В МАСКАРАДЕ
(Истинное происшествие)
По мертвом как ни плачь, а он уже не встанет,
И всякая вдова
Поплачет месяц, много два,
А там и плакать перестанет.
Так сказано на счет женщин в одной из лучших басен г. Измайлова; но эту иронию, кажется, справедливее было бы отнести к нашему полу. Есть много женщин (и очень мало мужчин), для которых потеря любезного человека бывает незабвенною во все продолжение жизни, делает их несчастными в высочайшей степени и нередко доводит до гроба. Мужчина уже по самому образу жизни, по его гражданским обязанностям, разнообразию занятий, склонности к предприятиям всякого рода имеет тысячу средств к рассеянию, между тем как женщина, ограниченная в деятельности и цели своей жизни - более домашней, нежели публичной, - одаренная от природы сильною чувствительностию, живым и пылким воображением, выпивает до дна горькую чашу постигающих ее злоключений. Если ж иногда случается противное, если женщина, например, равнодушно переносит вечную разлуку с человеком, который, по-видимому, был для нее драгоценен, то одно приличие, сей неусыпный блюститель правил общежития и нередко надежный сподвижник самой нравственности, заставляет ее, по крайней мере, казаться огорченною, и сия необходимость (от которой мужчины вовсе почти освобождаются) бывает столь велика, что никакая вдова, легко забывающая потерю мужа, явно предающаяся шумным удовольствиям света, не избегнет строгого осуждения. Об ней не много скажут хорошего даже и те, для которых ее общество, ее любезность доставляют столько приятных минут; а избави Бог, если она молода и прекрасна, - тогда завистливые соперницы не пощадят ее нисколько.
Так точно случилось с Евгениею. Она имела достойного супруга, любила его, как говорили все, до безумия, была неутешною, когда жестокая чахотка похитила его из ее объятий; но по прошествии полугода,
Увидя в зеркале, что траур ей к лицу,
снова получила привязанность к жизни , которую начинала ненавидеть. «Я еще молода, - говорила она, помышляя о будущем, - не дурна собою; довольно богата; имею одного только сына - к чему же безвременно губить себя печалию о потере невозвратимой, добровольно отказываться от благополучия, на которое имею столько права? И оскорбится ли память моего супруга тем, что я хочу быть счастливою? Не сам ли он, умирая, просил меня поберечь себя для ребенка?»
Такие рассуждения вскоре подкреплены были советами некоторых приятельниц. Евгения иногда возражала, но всегда слушала их с тайным внутренним удовольствием: ей приятно было находить людей, которые в этом случае думали с нею одинаково.
По окончании траура - это было весною, притом в Петербурге - она переехала на дачу и радовалась, что удаление из города, освобождая ее на некоторое время от визитов, приятным образом продолжит искус ее, поможет ей в полной мере сохранить законы приличия. Но живописное местоположение дачи, близость оной к публичному гульбищу, прекрасная погода во все продолжение лета привлекали к Евгении, нарочно и мимоездом, множество знакомых. Сначала старались развлечь Евгению разными невинными забавами: играли в кружок, в веревочку; потом, в день ее именин, вздумали потанцевать. Сначала прогуливались только в роще, окружавшей мызу; потом уговорили Евгению ехать на Крестовский; спустя месяц - на известный великолепный праздник в Петергоф, а, наконец, по возвращении в город, стали приглашать ее в театр, на балы, на ужины, - словом, молодая вдова предалась совершенному рассеянию. Я не похвалю Евгении, но, впрочем, могла ли она не заметить, что красота ее - первый источник суетности женщин - обращала на нее общее внимание? Торжество женщин иногда стоит им очень дорого. Между тем как Евгения, пленяя всех мужчин любезностию своею и красотою, оживляя присутствием своим вечерние собрания, не видала, в чаду удовольствий, ничего предосудительного в своем поведении, коварная зависть следила ее на каждом шаге. Евгению скоро начали называть расточительною, ветреною, кокеткою, и - долго ли очернить имя молодой, прекрасной вдовы? - говорили даже, что она имеет подозрительные связи. Первое заключение было действительно справедливо: успехи ласкательства вскружили ей голову, - она жила совершенно для света, вовсе не думала о хозяйстве, редко заглядывала в колыбель сына и оправдывала себя тем, что он был еще слишком мал для ее попечений.
Муж Евгении имел друга, человека строгих, но честных правил. Ему в особенности не нравился новый образ ее жизни; а дурные на счет оного толки, оскорбляя честь покойного, огорчали его чрезвычайно. Он намекнул о невыгодах такого рассеяния, она отвечала холодною улыбкою; он советовал перемениться, она покраснела и с досадою перервала разговор; он повторил то же в другой, в третий, в четвертый раз - она рассердилась и просила избавить ее от скучных поучений. Нечего делать, доброжелательный друг увидел себя принужденным оставить дом, который привык столько почитать. Дела скоро вызвали его из Петербурга, и Евгения, узнав, что он поехал надолго, очень обрадовалась сей вести: его присутствие как будто связывало ей руки; теперь она могла свободно предаться склонности своей к рассеянию.
Прошел, может быть, год после отъезда Вельского. Евгения, продолжая веселиться и, от часу более, терять доброе свое имя, собралась однажды, на Святках, в публичный маскарад , где, при помощи великолепного наряда в восточном вкусе, надеялась пожать новые лавры на счет своих соперниц. В самом деле, костюм турчанки был ей чрезвычайно к лицу. Самые женщины не могли не признаться, что Евгения прелестна в этом наряде, а мужчины почти вслух ахали от восхищения. Торжествующая красавица была в самом лучшем, в самом веселом расположении духа, танцевала, говорила много остроумного, заводила речь с каждою интересною маскою. Но более всех привлек на себя ее внимание осанистый турка в богатом уборе. Его поклон и сходство в костюме подали Евгении повод думать, что это кто-нибудь из ее знакомых. Желая удостовериться, она преступила к нему с вопросами. Турка отвечал хотя отрывисто и холодно, но так умно, так выразительно, что Евгения занялась им совершенно. Нечувствительно вышли они из залы и очутились в отдаленной комнате дома, куда едва доходил отголосок музыки и где не было никого, кроме двух немцев, дремавших за стаканами пунша.
Так вы находите, что я сего дня некстати весела, некстати одета с таким великолепием? - говорила Евгения, остановясь у зеркала и с улыбкою посматривая на маску.
Евгения . Пятница. А, понимаю: постный день! не правда ли? Ха-ха-ха!
Маска . Некогда это был день рождения вашего супруга.
Евгения (смутившись). Ах! точно так… я совсем забыла… Но почему вы это знаете? Для чего вздумали огорчать меня таким напоминанием?
Маска . За несколько лет назад мне случилось проводить у вас этот день с большим удовольствием. Тогда вы, конечно, могли наряжаться и веселиться, а теперь этот день, кажется, приличнее было бы посвятить горестному воспоминанию о вашем супруге.
Евгения (покраснев). Вы говорите правду; но тон ваш становится слишком дерзким, и я не усомнилась бы назвать вас Вельским, если бы он был теперь в Петербурге. Скажите мне, кто вы?
Маска . Не любопытствуйте: вы будете раскаиваться. Лучше старайтесь более дорожить добрыми советами друзей и памятью вашего супруга.
Евгения . Но вы, сударь, не перестаете докучать мне. Что за наставления и по какому праву? (Язвительно.) Уж не посланник ли вы с того света?
Маска (переменив голос). Может быть, и так. Ваш образ жизни, дурные толки, которым себя подвергаете, тревожат прах вашего супруга. Станется, что дух его, незримо носящийся над вами, уже готовится к отмщению. Этому примеры бывали не в одних сказках. Понимаете ли меня?
Маска . Наконец ты узнаешь меня, несчастная! Я вызван тобою из гроба, я пришел наказать тебя! Взгляни!
Незнакомец приподнял маску, и Евгения без чувств упала на пол.
Полусонные немцы, встревоженные ее падением, вскочили с кресел, закричали и едва приметили, как турка мелькнул в двери.
На шум и крик их вбежали многие из соседней комнаты; вскоре собрались туда знакомые Евгении; между ними, по счастию, случился доктор, с ланцетом в кармане. Евгении пустили кровь. Она мало-помалу пришла в себя и в несвязных словах объяснила приключение. Сказала, что в образе турки являлся к ней муж ее, что она слышала его голос, видела под маскою мертвую голову. Все поражены были ужасом, молча посматривали друг на друга, оглядывались на двери. Некоторые даже уверяли, что турка, попавшийся им в зале, вдруг исчез, отбежав несколько шагов; но швейцар и целая прихожая утвердили, что он сошел по лестнице, а полицейский чиновник видел, что он сел у подъезда в парную карету.